Трезвость главного неформала

Знаменитый художник, легенда российского андеграунда Дмитрий Шагин, давший имя движению «Митьки» — абсолютный трезвенник. Он не пьет уже много лет, а ведь когда-то «Ленинградская правда» писала о нем, как об «известном в городе алкоголике». О своем пути к трезвости главный «митёк» рассказал нашему изданию.

Вот такие комсомольцы

У кого-то зависимость вырабатывается с первой выпитой рюмки. У меня такого не было. Плотно пить я начал в конце учебы в художественной школе при Академии Художеств СССР. Собственно, там пили все, преподаватели были пьяницами, ученики старались от них не отставать. Комсомольская организация заманивала в свои ряды обещаниями совместного распития портвейна под музыку Deep Purple. Да, такие были тогда комсомольцы. Комсорг даже подарил мне на выпускной бутылку «Южного» красного крепкого. Чудовищная гадость, на самом-то деле, мы называли ее «Фугас №8». У меня есть картина этикетки этой бутылки.

Со временем у меня начались проблемы, присущие всем алкоголикам: похмелье, мигрень после попойки, трудности с выходом на работу. В конце 1970-х я впервые угодил в вытрезвитель. Появились проблемы с милицией. В те годы подобные мне «вольные художники» состояли на учете, надо было регулярно отмечаться, подтверждать, что трудоустроен. А работал я, как и многие творческие люди тогда, кочегаром в котельной — чтобы избежать уголовного преследования за тунеядство. Котельные тогда стали настоящим рассадником неформальной культуры.

Белая горячка в ответ на красный террор

Пили тогда, по-моему, все, от низов до верхов, это было повальным явлением. Творческая жизнь была тесно связана с алкоголем, посиделками — без выпивки не обходился ни один концерт, ни одна выставка. Алкоголь был доступен, стоил недорого. А потом гайки стали закручивать, началось это еще при Андропове, а апогей пришелся на Горбачева и его «сухой закон». В народе шутка тогда ходила: «на горбачевский красный террор Митьки ответили белой горячкой». Это было страшное время.

Люди начали употреблять всякую гадость, нам в котельной выдавали денатурат для заправки U-образных манометров, мы его пили. Денатурат считался хорошим напитком, лучше, чем технический спирт. Когда работал грузчиком при Мухинском училище, нам на праздник по хозяйственной части выписали бочку гидролизного спирта, который мы очищали марганцовкой из аптечки. Люди гнали самогон, кто мог, а кто не мог, пили любые спиртосодержащие жидкости. И умирали от этого пачками. Виноградники уничтожались, вина не было, водка выдавалась по талонам — натуральное спаивание народа. Россию решили с помощью запретов протрезвить, а получилось совсем наоборот. Очень много людей погибло. Думаю, что в Афганистане полегло меньше, чем от результатов антиалкогольной политики.

29 вопросов о трезвости

Несколько попаданий в вытрезвитель — и участковый оформлял дело, человека отправляли в лечебно-трудовой профилакторий. По сути же, это была настоящая колония. Мне повезло с начальством, оно ко мне хорошо относилось, знало кто я такой, что я художник, и когда из милиции приходили документы, не давало ход делу.

И лишь когда о «Митьках» написали в журнале «Юность», в третьем номере за 1988 год, что в котельной Шагина собираются по 50-60 человек и пьют алкоголь, смотрят «Место встречи изменить нельзя», им пришлось принять меры. Всё-таки, «Юность» — печатный орган ВЛКСМ, проигнорировать нельзя. Меня уволили.

И все же, в те времена бросить пить было почти невозможно — выпивать было делом чести, проявлением свободомыслия, сопротивлением коммунистическому начальству. Так мы это воспринимали. Считалось, что не пьют в СССР только совсем уж отвратительные люди, стукачи. Я, наверно, так бы и не смог бросить, если бы не мой друг доктор Евгений Зубков, основатель первого в России реабилитационного центра «Дом надежды на Горе», известный психиатр, работавший в клинике им. Бехтерева, которого пригласили в Америку читать лекции о проблемах алкоголизма.

В России в те времена об алкоголизме бытовали странные представления. Считалось, что можно научить алкоголика культурному питию. Врачи рассказывали истории в стиле «как мы научили пить алкоголика по 100 грамм в день и не впадать в запой». Глупые представления. Алкоголику не интересно пить по 100 грамм, ему интересно напиться, ради этого он и пьет. Для алкоголика не существует варианта пить чуть-чуть. Он либо пьет, либо нет, все остальное полумеры, даже если он какое-то время продержится на 100 граммах, потом обязательно сорвется в запой, причем с превеликим удовольствием, на то он и алкоголик.

В Америке Евгений Зубков познакомился с двенадцатишаговой программой и решил внедрить ее и в нашей стране — с помощью своего американского друга Луиса Бентла, известно мецената и благотворителя, поддерживавшего не один реабилитационный центр в Соединенных Штатах. Но для начала, чтобы проверить методику, Зубков предложил пройти этот курс известным в Питере людям. Первыми поехали я и мой друг Владимир Шинкарев, было решено, что если эксперимент удастся, то программу можно будет запускать.

Мы были пионерами-первопроходцами, как Белка и Стрелка в космосе. Мне повезло — на Родине даже врачи не считали, что у меня проблемы со спиртным. Один известный доктор, светило наркологии, работавший в Бехтеревке, советовал мне в самолете выпить на халяву, а в лечебном центре только делать вид, что я слушаю американцев, а самому оставаться при своем мнении: «Какой же ты алкоголик, — говорил он мне, — зачем тебе бросать, ты же творческая личность». Тогда все так думали. Просто у алкоголизма несколько стадий, и я, конечно, до последней стадии, до деградации личности, не допился, а, значит, алкоголиком по советским меркам не считался. А на самом деле был им.

Я помню свое первое собеседование в реабилитационном центре: мне дали заполнить небольшую анкету из 29 вопросов, на которые нужно было отвечать только «да» или «нет», и если даешь утвердительный ответ хотя бы на 3 вопроса, значит у тебя алкоголизм, и нужно пройти лечение. Вопросы, что мне понравилось, были очень простые: болит ли голова после выпивки, похмеляетесь ли и так далее. Я ответил «да» на 28 вопросов. Единственный вопрос, на который я дал отрицательный ответ, звучал так: «задерживала ли вас полиция за вождение в нетрезвом виде». У меня не было машины.

28 дней я проходил реабилитацию в центре в Эшли, которым руководил священник Джозеф Мартин, сам трезвый алкоголик, как и все прочие сотрудники центра. А следующие 18 дней я реабилитировался в центре Хай Вотч Фарм в горах, основанном еще создателем общества Анонимных алкоголиков, Билом Уилсоном. Там была очень интенсивная программа, по три-четыре терапевтические группы в день.

Не пить один день

«А как это можно, совсем не пить? А Новый год, а дни рождения?», — спрашивал я в первый день. «А ты сегодня можешь не пить?», — говорят они. «Могу, — отвечаю, — где же я тут выпью». «Вот и не пей сегодня, а завтра — будет завтра». В трезвости работает правило одного дня — каждое новое утро ты решаешь, почему именно сегодня ты воздерживаешься от алкоголя. В двенадцатишаговой программе нет никакой обязаловки, тебя никто не заставляет не пить, не подшивает и не кодирует. Не притрагиваться к спиртному — это ваш сознательный выбор, это важно. Со временем выясняется, что трезвость имеет большие плюсы, возвращается мироощущение, бывшее у человека до начала употребления алкоголя.

Когда-то в детстве я мог получать радость без искусственного допинга — от вкусного обеда, от чая с сахаром, он прочитанной книги, от фруктов. Это великое заблуждение, будто для того, чтобы расслабиться, надо обязательно выпить, будто негативные эмоции гасятся только алкоголем. Наоборот, чем больше пьешь, тем хуже становится.

Двенадцатишаговая программа — это настоящее спасение. В 1993 году, когда я вернулся из Соединенных Штатов, создал группу анонимных алкоголиков имени отца Джозефа Мартина. Первый год после реабилитации — он самый тяжелый, снятся алкогольные сны. Крепкая трезвость начинается через три года. Чтобы человек не забывал программу, он должен помогать другим, делиться историей своего избавления — это правило двенадцатого шага.

Двенадцатый шаг был открыт женой Била Уилсона, Луизой — он, когда бросил пить, первые полгода ходил по друзьям, по больницам, рассказывал о своей жизни, о том, как важно и здорово быть трезвым, но слушатели кивали, соглашались, а пить не бросали. «Не помогает, — сетовал он жене. — Они снова уходят в запой». А супруга ему отвечала: «Но ты-то остался трезвым!».

Что делать?

Винопитие на Руси навязывали долго, начали давно, еще до Петра I, особенно подкосили нас крепкие напитки. Северные народы вообще склонны к алкоголизму больше южан. А тут еще и водку пить начали, первыми ее в Московское княжество завезли при Василии II. При Петре I мы совсем в разнос пошли, император буквально насаждал пьянство при дворе. Муж блаженной Ксении Петербургской, придворный певчий, умер от пьянки. Так с XVIII века и понеслось — штрафные кубки Большого Орла, царевы кабаки. Народ крепко подсел, а попытки ввести сухой закон только усугубляли проблему.

Я выше говорил про Горбачева, но до него был Николай II. Как только в 1914 году он ввел сухой закон, так на следующий день в Петербурге появились тысячи продавцов опия. Сразу же, моментально. Нет алкоголя? Вот вам наркотики.

Что делать в ситуации, когда люди повально пьют? Нужно начинать с молодежи, предлагать им альтернативу, заниматься физкультурой и спортом, искусством. Тогда не нужно будет собираться в подворотнях. Нужен здоровый досуг, а его недостаточно.

В России очень много людей умирают от алкогольной интоксикации, от передозировок, официальные цифры занижены. Добавьте сюда и то, что большинство тяжких преступлений, убийств, совершается в состоянии тяжелого алкогольного опьянения, не наркотического, а именно алкогольного. Алкоголь изменяет сознание, люди совершают страшные поступки.

 

При перепечатке материала активная ссылка на «Трезвую жизнь» обязательна.

 

Поделиться статьей

Добавить комментарий

Ваш e-mail не будет опубликован. Обязательные поля помечены *